Забавы Палача - Виктор О`Рейли

Многие студенты, вспомнил Фицдуэйн, прежде успели зарекомендовать себя трудными подростками, хотя и происходили из богатых семей, и многие были теперь достаточно взрослыми, чтобы иметь право голосовать, поступить на военную службу или завести семью. Без сомнения, кое у кого уже имелись семьи. С учетом всего этого казалось вполне разумным, что их то и дело заставляют лазить вверх и вниз по скалам и бултыхаться в холодной воде Атлантики.

Стоя у древнего дуба, они ждали в лесном полумраке, пока не приехали полицейские и врачи. Ждать пришлось порядочно. На острове не было полицейского участка. Ближайший находился в Балливонане, на большой земле, и добираться оттуда надо было километров пятнадцать по разбитой дороге. Некоторые из ожидавших пытались завести с соседями разговор, тщательно избегая упоминания о повешенном. Фицдуэйн – как и пристало человеку, доставившему плохие вести, стоял немного поодаль от основной группы – оперся о выступ скалы, который был посуше других, и коротал время, жуя длинную травинку.

Он размышлял о том, как поступит полиция. Человек погиб, и его смерть вызвана не естественными причинами. Пожалуй, начнется расследование. В Сальвадоре, где солдаты из эскадронов смерти бесцеремонно выбрасывали трупы на свалки, о расследованиях никто не думал: не было их и в Камбодже, где “Красный Кхмер” отправил на бойню стольких людей, что на одного лишнего мертвеца никто не обратил бы внимания. Но здесь, дома, где насилие было редкостью, к нему относились совсем по-другому. Здесь следовали более гуманным обычаям.

Наконец прибыли двое блюстителей закона: местный полицейский сержант, давний знакомый Фицдуэйна, и его напарник, который, судя по свежему мальчишескому румянцу, совеем недавно покинул тренировочный центр в Темплморе. Их плотные синие форменные брюки были заправлены в деревенские сапоги, а лица, затененные полями темно-синих форменных шляп, оставались бесстрастными. Шляпа сержанта, Томми Кина, была застегнута под подбородком на ремешок; усталый полисмен слегка отдувался.

Сказать, что осмотром места происшествия пренебрегли, было бы несправедливо: осмотр состоялся. Он занял секунд этак шестьдесят – за это время сержант два-три раза обошел вокруг дерева, поглядывая на повешенного, а отчетливые следы грубых башмаков, оставленные им на мягкой почве, с властной безапелляционностью уничтожили все отпечатки, которые могли быть там прежде.

Взгляд задумавшегося Фицдуэйна снова вернулся к мертвецу. На его ногах, которые бессильно висели, не касаясь друг друга, были темно-коричневые ботинки, начищенные до блеска, точно в армии, и выглядевшие до странности элегантно. Похоже было, что сегодня утром Рудольф специально начистил их – но если так, то зачем?

К дереву приставили лестницу. Сержант пару раз проверил, крепко ли она установлена, велел напарнику придержать ее снизу, а сам полез наверх. Там он вынул из кармана своего форменного плаща складной нож с костяной ручкой и открыл его.

С ножом в руке, он обвел взглядом собравшихся внизу. Его силуэт четко вырисовывался над телом, и Фицдуэйн вспомнил виденную когда-то картинку, на которой была изображена казнь в восемнадцатом веке.

– Помоги, Хьюго, – сказал сержант. – Надо спустить парня вниз.

Фицдуэйн автоматически двинулся вперед и через несколько шагов оказался прямо под телом. Слышно было, как нож перепиливает натянутую веревку; затем труп упал прямо в его подставленные руки.

Он обхватил его, почувствовав вдруг удивительно сильное, непонятно чем вызванное волнение. Тело было еще теплым. Он держал мертвеца, изуродованная голова которого болталась на вытянутой шее. Позже он часто вспоминал этот миг. Ему казалось, что именно физический контакт с этим еще недавно столь многообещающим молодым телом подтолкнул его к тому, чтобы не остаться в стороне, не просто добавить эту смерть к длинному перечню актов насилия, которые ему пришлось наблюдать, но приложить все свои силы к тому, чтобы выяснить причины случившегося.

Ему помогли другие руки, и тот миг, когда он держал мертвого юношу в своих объятиях, ушел в прошлое. Тело собрались класть на землю: большой пластиковый мешок был уже наготове. Когда Фицдуэйн опустил плечи мальчика на чистую подстилку, из его запятнанного кровью рта вырвался протяжный стон.

Все замерли от ужаса, не решаясь додумать до конца одну невыносимую мысль: неужели, пока они стояли тут и, обмениваясь неуклюжими фразами, ждали полицию, Рудольф фон Граффенлауб медленно погибал от удушья?

Долгий, тихий стон почти незаметно сошел на нет. Фицдуэйну уже приходилось слышать нечто подобное, хотя от этого ему было не легче.

– Это воздух, – быстро пояснил он. – Мы изменили его положение, и воздух вышел из легких.

Он обвел взором зеленовато-белые лица вокруг и от души понадеялся, что сказал правду.

Полчаса спустя он сидел напротив сержанта в библиотеке Дракеровского колледжа, превращенной в комнату для опроса свидетелей, и рассказывал о том, как обнаружил тело. На тяжелых сапогах Томми подсыхали комья грязи; весь пол был испещрен грязными следами. Правила, обязательные для посетителей библиотеки, были временно отменены.

– Ты не слишком здорово выглядишь, Хьюго, – сказал сержант. – А я-то думал, ты уже привык к таким вещам. Фицдуэйн пожал плечами.

– Я тоже так думал. – Он слегка улыбнулся. – Оказывается, на пороге собственного дома это выглядит иначе. Сержант кивнул.

– А может, это последняя капля. – Он затянулся старой вересковой трубкой с серебряной крышечкой для защиты от ветра, и по комнате распространился аромат хорошего трубочного табака. Он был большим, крупного сложения человеком, и ему оставалось совсем немного до пенсии.

– Томми, – сказал Фицдуэйн, – честно говоря, я ждал, что вы снимете тело не раньше, чем все как следует осмотрите. Думал, что огородите место происшествия веревкой. Что приедут судебные эксперты. В общем, чего-нибудь такого.

Сержант поднял седую бровь. Его ответ был взвешенным.

– Хьюго, если бы я не знал тебя так хорошо, мне показалось бы, что в твоем замечании есть тонкий намек на критику. Фицдуэйн извиняющимся жестом поднял руки.

– Ни в коем случае, – сказал он и замолчал. Но на его лице по-прежнему оставалось вопросительное выражение.

Сержант прекрасно знал Фицдуэйна. Он усмехнулся, но потом вспомнил, что обстановка для веселья неподходящая, и вновь вернулся к своей профессиональной манере.

– Все очень просто, Хьюго. Пока мы туда добирались, ваша компания как следует вытоптала землю вокруг дерева. Кроме того, я уже тридцать четыре года служу в полиции и успел повидать немало повешенных. Это всегда были самоубийства. Невозможно повесить человека, не оставив никаких следов. Гораздо легче убить другим способом.

– А записку нашли?

– Нет, – сказал сержант. – По крайней мере, пока. Но отсутствие записки еще ни о чем не говорит. Записка – это скорее исключение, чем правило.

– Ну, а почему же тогда он мог покончить с собой?

– Понятия не имею, – сказал сержант. – Я еще мало с кем разговаривал. Но мне уже сказали, что он часто ходил очень задумчивый, очень угрюмый. Наверное, какие-нибудь неурядицы в семье, в Швейцарии. Он из города, который называется Берн.

– Это столица Швейцарии, – сказал Фицдуэйн.

– Ты что, бывал там? – спросил сержант.

– Нет, хотя делал пересадки в Цюрихе бог весть сколько раз. Моя профессия – фотографировать войну, а швейцарцы питают странную любовь к миру.

– Ну ладно; я думаю, зав-фа патологоанатом даст свое заключение, – сказал сержант. – А через день-два начнется следствие. Ты наверняка понадобишься. Но я постараюсь тебя предупредить, что да как.

– Спасибо, Томми.

Они встали на ноги и обменялись крепким рукопожатием. В библиотеке было холодно, огонь в камине давно потух. Уже собираясь открыть дверь, сержант обернулся к Фицдуэйну.

– О таких вещах много размышлять ни к чему. Лучше выкинь все это из головы.

Фицдуэйн слегка улыбнулся и ничего не ответил.

Возвращаясь верхом в Данклив, Фицдуэйн вспомнил, что должен был обсудить с полисменом один пустяковый случай – пропажу своего козла. Конечно, полиции не обязательно сообщать обо всех заблудившихся козлах, но тот факт, что через несколько дней его обезглавленный и выпотрошенный труп нашли в холмах на-месте прежнего жертвенного кургана, наводил на некоторые размышления.

Он гадал, куда же делась великолепная рогатая голова животного.

Глава третья

Она посмотрела на него сверху вниз. Она чувствовала его внутри себя – легчайшая любовная ласка. Ее бедра непроизвольно напряглись в ответ. Его руки погладили ее грудь, потом скользнули на спину. Она чувствовала, как от его прикосновений по позвоночнику бегут мурашки. Она запрокинула голову и подалась к нему, ощущая, как он входит в нее все глубже.

Их тела были влажны от пота. Она облизала большой и указательный пальцы, сунула руку туда, где переплетались их лобковые волосы, и нащупала пенис там, где он входил в ее тело. Потом охватила напрягшийся член пальцами и стала совершать ими мягкие круговые движения.